То есть преступные мысли у неё были. Замыслила что-то сделать по мотивам религиозной ненависти. Это уже в квадрате - мысли, понимаешь, о замысле. Сама-то врёт, конечно, что религиозной ненависти нет и в помине - но как человек может знать свои мысли - это суд установит.
И ещё момент. Если бы всех сразу повязали - как бы суд установил столь замысловатую цепочку мыслепреступления? О том что именно они думали сделать, причем именно по таким-то мотивам? Власть, конечно, абсолютная - но не божественная же. А отсюда вывод - суд дает Самуцевич условный, но срок за то, виновными в чем признал других. Креативное такое правосудие.
Умный человек мне, правда, другую версию подсказал. Самуцевич не успела выкрикнуть призыв к Богородице прогнать. А остальные успели. Остальные совершили акт Оскорбления Величия - а она этот акт задумала.
Тогда всё сходится. Lex Majestatis - гораздо более значимый закон, чем всякие трульские протоколы. Кто читал "Мастера и Маргариту" вспомнит, что именно оскорбление величия вменялось Пилатом Иешуа. А религиозные дрязги с фарисеями его мало волновали.
— Все о нем? — спросил Пилат у секретаря.
— Нет, к сожалению, — неожиданно ответил секретарь и подал Пилату другой кусок пергамента.
— Что еще там? — спросил Пилат и нахмурился.
Прочитав поданное, он еще более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились.
...
— Слушай, Га-Ноцри, — заговорил прокуратор, глядя на Иешуа как-то странно: лицо прокуратора было грозно, но глаза тревожны, — ты когда-либо говорил что-нибудь о великом кесаре? Отвечай! Говорил?.. Или... не... говорил? — Пилат протянул слово «не» несколько больше, чем это полагается на суде, и послал Иешуа в своем взгляде какую-то мысль, которую как бы хотел внушить арестанту. ...